С НОВЫМ ГОДОМ!

семейная пати хороша, хоть и за 1000 км от москвы

@темы: дневник

---

наткнулась на очередной список (а я люблю списки)

20 лучших книг по саморазвитию:

1. «7 навыков высокоэффективных людей» — Стивен Кови
2. «Искусство заключать сделки» — Дональд Трамп
3. «Как делать большие деньги в малом бизнесе» — Джеффри Фокс
4. «Баффетология» — Мэри Баффет
5. «Думай и богатей» — Наполеон Хилл
6. «Монах, который продал свой Феррари» — Шарма Робин
7. «Дорога в будущее» — Билл Гейтс
8. «10 заповедей, которые должен нарушить каждый бизнес-лидер» — Дональд Кью
9. «21 неопровержимый закон лидерства» — Джон Максвелл
10. «К черту все! Берись и делай — 2» — Ричард Брэнсон
11. «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей» — Дейл Карнеги.
12. «Сказать жизни “Да!”. Психолог в концлагере» — Виктор Франкл
13. «Где мой сыр?» — Спенсер Джонсон
14. «Искусство войны» — Сунь-Цзы
15. «Черная риторика» — Карстен Бредемайер
16. «Узнай лжеца по выражению лица» — Пол Экман
17. «Искусство манипуляции» — Хенрик Фексеус
18. «Как влюбить в себя любого» — Лейл Лаундес
19. «Мой сосед — миллионер» — Томас Стэнли
20. «Самурай без меча» — Китами Масао

почему люди называют это саморазвитием?
задумалась - страшно стало

@темы: дневник, разное

---

приснилось, что на улице потеплело

@темы: дневник

---

видимо, это просто был период
когда хотелось сидеть дома
ноу экшн, ноу фолтс
периоды заканчиваются
этот - ощущением пустоты
скучаю по всему и сразу
только по-прежнему ничего не хочется
и хочется одновременно
вот задача

@темы: дневник

---

BLACKANDWHITE

ностальгия какая-то, радости фотошопа
как давно все было

@темы: PHOTOSHOP

---

СОСТАВЛЯЮ СПИСОК ЛЮБИМЫХ СЛОВ

кушетка
окапи
фальшь
логогриф
кадило
фалафель

нашпиговать

умильно
мерзко
паршиво

@темы: дневник, разное

---

ФРАЗА ДНЯ: чиновники решили, что искусство эффективным не бывает
(с сайта коммерсанта)

@темы: дневник, разное

---

все сегодня веселятся на хэлуинах, а я вот мою раковину и пью кофе
да, это был не совсем адекватный выбор
зато я думаю о том, чтобы подумать о своей жизни
ко мне подобралась та мерзость, которая делает людей грустными и унылыми
поэтому я ничего не делаю

я ничего не делаю не потому, что мне нравится ныть или грустить
никогда не ловила от этого кайфа, честно
просто, чтобы перейти к стадии "я опять веселый и энергичный человек", надо:
1) разобраться
2) найти решения
3) делать
то есть, мало того, что от меня требуется тормошить свой болотистый душевный покой и вытягивать суть проблемы,
так хорошо бы еще и довести все до счастливого конца и не бросать на первом пункте
поэтому я ничего не делаю

я ничего не делаю потому, что ничего может не получится
вернее, получится как раз то самое НИЧЕГО
сначала я буду находиться в светлой иллюзии "я чувствую себя намного лучше"
но потом до мозга дойдет сигнал "все эти хорошие настроения такие искусственные, тебе плохоплохоплохо"
если придется возвратиться к тому же, то зачем

в общем, мысль понятна
а теперь надо перечитать и понять, что это просто смешно
эти причины
нет, оправдания
а они зачем
не нужны
их нет

стоит составить список дел
- купить мыло
(серьезно, мыльце из отеля - это позор)

у сплина последний альбом нравится, идем с кирюшей 9 ноября

@темы: дневник, музыка

---

после посещения планетария у меня, кстати, появилось любимое созвездие

Южный Крест - созвездие Южного полушария, по форме напоминающее крест. Впервые появилось в звездном атласе Иоганна Байера «Уранометрия», который выделил это созвездие из созвездия Кентавра. Более длинная перекладина Южного креста почти точно указывает на Южный полюс мира. В этом созвездии находится темная газопылевая туманность Угольный Мешок. С территории России не видно.

а потом я узнала, что о нем писал Данте:

Чистилище, I, 22-23
Я вправо, к остью, поднял взгляд очей,
И он пленился четырьмя звездами,
Чей отсвет первых озарял людей.

Казалось, твердь ликует их огнями;
О северная сирая страна,
Где их сверканье не горит над нами!


("Уранография" Иоганна Боде)



космос в тренде

@темы: литература, разное

---

идеальная песня для оппозиционных квартирников
актуальненько и красиво, на самом деле


по духу напоминает

@темы: музыка

---

СЭМЮЭЛ БЕККЕТ


(снимок сделан Франсуа-Мари Банье)

@темы: фотография, литература

---

маша говорит:
вчера на меня прилег бомж
правда, сначала я подумала, что это хипстер
но потом учуяла запах
не стала пересаживаться, подумала, вдруг бомж обидится

@темы: дневник

---

ИОСИФ БРОДСКИЙ

***
То не Муза воды набирает в рот.
То, должно, крепкий сон молодца берет.
И махнувшая вслед голубым платком
наезжает на грудь паровым катком.

И не встать ни раком, ни так словам,
как назад в осиновый строй дровам.
И глазами по наволочке лицо
растекается, как по сковороде яйцо.

Горячей ли тебе под сукном шести
одеял в том садке, где - Господь прости -
точно рыба - воздух, сырой губой
я хватал что было тогда тобой?

Я бы заячьи уши пришил к лицу,
наглотался б в лесах за тебя свинцу,
но и в черном пруду из дурных коряг
я бы всплыл пред тобой, как не смог "Варяг".

Но, видать, не судьба, и года не те.
И уже седина стыдно молвить где.
Больше длинных жил, чем для них кровей,
да и мысли мертвых кустов кривей.

Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него, и потом сотри.

1980

@темы: литература

---

СЕРГЕЙ ДОВЛАТОВ ЭМИГРАНТЫ Район Новая Голландия — один из живописных уголков Ленинграда... Путеводитель Солнце вставало неохотно. Оно задевало фабричные трубы. Бросалось под колеса машин на холодный асфальт. Блуждало в зарослях телевизионных антенн. В грязном маленьком сквере проснулись одновременно Чикваидзе и Шаповалов. Ах, как славно попито было вчера! Как громко спето! Какие делались попытки танца! Как динамичен был замах протезом! Как интенсивно пролагались маршруты дружбы и трассы взоров! Как был хорош охваченный лезгинкой Чикваидзе! (Выскакивали гривенники из карманов, опровергая с легким звоном примат материи над духом.) И как они шатались ночью, поддерживая сильными боками дома, устои, фонари... И вот теперь проснулись на груде щебня... Шаповалов и Чикваидзе порылись в складках запачканной мятой одежды. Был извлечен фрагмент копченой тюльки, перышко лука, заржавевший огрызок яблока. Друзья молча позавтракали. Познакомились они недавно. Их сплотила драка около заведения шампанских вин. В тесноте поссориться недолго. Обувь летняя, мозоли на виду. — Я тебя зарежу! — вскричал Чикваидзе. (Шаповалов отдавил ему ногу.) — Не тебя, а вас, — исправил Шаповалов. Затем они долго боролись на тротуаре. И вдруг Чикваидзе сказал, ослабив пальцы на горле Шаповалова: — Вспомнил, где я тебя видел. На премьере Тарковского в Доме кино... С тех пор они не расставались. Дома обступили маленький сквер. Бледное солнце вставало у них за плечами. Остатки ночной темноты прятались среди мусорных баков. Друзья поднялись и вышли на улицу, залитую робким апрельским солнцем. — Где мы находимся? — обращаясь к первому встречному, спросил Чикваидзе. — В Новой Голландии, — спокойно ответил тот. Качнулись дома. Запятнанные солнцем фасады косо поползли вверх. Мостовая, рванувшись из-под ног, скачками устремилась к горизонту. — Ничего себе, — произнес Шаповалов, — хорошенькое дело! В Голландию с похмелья забрели! — Беда, — отозвался Чикваидзе, — пропадем в незнакомой стране! — Главное, — сказал Шаповалов, — не падать духом. Ну, выпили. Ну, перешли границу. Расскажем все чистосердечно, может, и простят... — Я хочу домой, — сказал Чикваидзе. — Я не могу жить без Грузии! — Ты же в Грузии сроду не был. — Зато я всю жизнь щи варил из боржоми. Друзья помолчали. Мимо с грохотом проносились трамваи. Тихо шептались постаревшие за ночь газеты. — Обрати внимание! — закричал Чикваидзе. — Вот изверги! Чернокожего повели линчевать! И верно. По людной улице, возвышаясь над толпой, шел чернокожий. Его крепко держали под руки две стройные блондинки... — Будем тайком на родину пробираться, — сказал Чикваидзе. — Беднейшие слои помогут, — откликнулся Шаповалов. Они перешли мост. Затем миновали аптеку и пестрый рынок. — Противен мне берег турецкий, — задушевно выводил Чикваидзе. — И Африка мне ни к чему, — вторил ему Шаповалов. Друзья шли по набережной. Свернули на людную улицу. Поблескивали витрины. Таяло мороженое. Улыбались женщины и светофоры. — Посмотри, благодать-то какая! — неожиданно воскликнул Шаповалов. — Живут неплохо, — поддакнул Чикваидзе. — А как одеты! — Ведь это — Запад! — Кругом асфальт! Полно машин! А солнце?! — Еще бы! Тут за этим следят! Возникла пауза. Ее нарушил Шаповалов. — Датико, я хочу с тобой поговорить. — И я. — А ты презирать меня не будешь? — Нет. А ты? — Может быть, того... Ну, как его?.. Убежища попросим... Опять же, частная торговля... — Ночные рестораны! — Законы джунглей! — Торжество бездуховности! — Ковбойские фильмы! — Моральное и нравственное разложение! — зажмурился Чикваидзе... Через минуту друзья, обнявшись, шагали в сторону площади. Там, достав из кобуры горсть вермишели, завтракал блюститель порядка, расцветкою напоминавший снегиря.

@темы: литература

---

CUL DE BOUTEILLE (ОЧКАРИК/БУТЫЛОЧНОЕ ДНО/ЛУПОГЛАЗЫЙ), 2010
мультфильм про близорукого мальчика, который не хочет носить очки, ведь мир с ними становится неинтересным

@темы: кино и анимация

---

небольшие отрывки из пьесы

"РОЗЕНКРАНЦ И ГИЛЬДЕНСТЕРН МЕРТВЫ" ТОМА СТОППАРДА китайскому философу однажды приснилось, что он – бабочка, и с этой минуты он уже никогда не был полностью уверен, что он не бабочка, которой снится, что она китайский философ... Розенкранц – Я помню, что... Гильденстерн – Ну? Розенкранц – Что было время, когда вопросов не возникало. Гильденстерн – Но они были. Эти или другие – не в том суть. Розенкранц (обессиленно). – Домой, я хочу домой. (Делает несколько шагов.) С какой стороны мы пришли? Я потерял ориентацию. Гильденстерн – Единственный вход: рождение, единственный выход – смерть. Какие тебе еще ориентиры? Гильденстерн – Но ради всего святого – что нам делать?! Актер – Расслабьтесь. Реагируйте. Как все люди. Нельзя же идти по жизни, на каждом углу задавая проклятые вопросы. Гильденстерн – Но мы не знаем, что происходит. И что нам с собой делать. Мы не знаем, как нам поступать. Актер – Как? Естественно. Вы же знаете по крайней мере, зачем вы здесь. Гильденстерн – Знаем только то, что нам говорят. А это – немного. И, кроме того, мы не убеждены, что это – правда. Актер – В этом никто не убежден. Все приходится принимать на веру. Правдиво только то, что принимается за правдивое. Такова плата за существование. Можно быть нищим, но все в порядке, пока есть такое покрытие и пока его можно разменять. Человек основывается на предположениях. Что вы предполагаете? Гильденстерн – Правильно. Человек должен думать о будущем. Розенкранц – Следовало бы. Гильденстерн – Иметь будущее. В конце концов, человек его всегда имеет... сейчас... и сейчас... и сейчас... Розенкранц – Без конца. Впрочем, нет, вряд ли. (Пауза.) Ты представляешь себя когда-нибудь мертвым, по-настоящему... в ящике и с крышкой сверху? Гильденстерн – Нет. Розенкранц – Я, конечно, тоже... Глупо нервничать по этому поводу. Потому что думаешь о себе в ящике как о живом, не учитывая, что ты уже мертвый... а это ведь не то же самое, правда? То есть ты уже не знаешь, в ящике ты или нет. Это ведь как если просто спать в ящике. Не то чтоб мне нравилось спать в ящике, особенно без воздуха. Потому что если проснешься, то ты уже мертвый, это во-первых; и что тогда делать? Тем более – в ящике. Вот это-то мне и не нравится. Потому я и не думаю об этом... (Гильденстерн беспокойно ерзает и кутается в плащ.) ...Потому что тогда ты уже беспомощен, верно? Запихнутый в ящик, и ты уже там навсегда. Даже если учесть, что ты мертв, все равно неприятная мысль. Особенно если ты по-настоящему мертв. Вот представь – представь, что я запихиваю тебя сейчас в ящик, – что ты предпочтешь: быть живым или мертвым? Конечно, живым. Потому что жизнь в ящике лучше, чем не жизнь вообще. По-моему. По крайней мере есть шанс. Лежишь себе и думаешь – ладно, по крайней мере я жив. Кто-нибудь все-таки придет и постучит и скажет: выходи. (Стучит кулаком по полу.) Эй ты, как тебя там! Вылезай! Актер – Акт второй! По местам! Гильденстерн – Разве это еще не конец? Актер – Вы называете это концом? Когда еще нет трупов? Ну нет; что называется, только через... ваш труп. Гильденстерн – Как я должен это принять? Актер – Лежа. (Короткий смешок – но в ту же секунду это лицо человека, который никогда не смеялся.) У произведения искусства всегда есть замысел, вы же знаете. События развиваются сами по себе, пока не наступает эстетический, нравственный и логический финал. Гильденстерн – А какой финал на этот раз? Актер – Обычный. Вариантов, не бывает: мы приближаемся к месту, когда все, кому назначено умереть, умирают. Гильденстерн – Назначено? Актер – Ну, между «кушать подано» и «трагической иронией» достаточно места для проявления наших индивидуальных способностей. Вообще говоря, все можно считать законченным только тогда, когда дела так плохи, что хуже быть просто не могут. (Включает улыбку.) Гильденстерн (с силой, накапливавшейся во время пантомимы и комментария к ней). – Ты! Что ты знаешь о смерти? Актер – Что актерам это удается лучше всего. Они должны выдать все, на что их талант способен, и их талант – умирание. Они умирают героически, комически, иронически, медленно, быстро, отвратительно, очаровательно и, наконец, на котурнах. Лично мое амплуа несколько более общее. Я извлекаю из мелодрамы суть, которой там часто и нет; но иногда, несмотря на это, проскальзывает тонкий луч света, который, если под определенным углом, может, так сказать, пронзить покров смертности. Розенкранц – И это все, на что они способны, – умирать? Актер – Нет, нет – они еще красиво убивают. Некоторые убивают даже красивей, чем умирают. Остальные лучше умирают, чем убивают. Это труппа. Розенкранц – Который из них который? Актер – Почти никакой разницы. Гильденстерн (страх, насмешка). – Актеры! Механики дешевых мелодрам! Это не смерть! (Спокойней.) Вы кричите, давитесь, ползаете на четвереньках – но ни у кого это не рождает ощущения смерти – никого не застает врасплох, чтоб в мозгу у них что-то прошептало: «Однажды и ты будешь умирать». (Упрощая.) Вы умираете столько раз; как же вы рассчитываете, что они поверят в смерть подлинную? Актер – Как раз наоборот, это единственный вид смерти, в который они верят. Они у меня вышколены. У меня однажды был актер, которого приговорили к виселице за кражу овцы – или барана, – не помню точно. Так я испросил разрешения повесить его по ходу пьесы – пришлось малость изменить фабулу, но я посчитал, что так будет эффектней. Вы, может быть, не поверите, но это не выглядело убедительно. Поколебать их недоверие невозможно, – и когда публика начала глумиться и швырять помидоры – все кончилось катастрофой! – он ничего другого не делал, только плакал – совсем не по роли – просто стоял там и плакал... Нет, больше никогда... Гильденстерн – Нет, нет, нет... все совсем не так... этого не сыграешь. Факт смерти не имеет ничего общего с тем... как мы это видим... как это происходит. Это не кровь и не вопли и падение тел – смерть состоит не в этом. Просто дело в том, что человек больше не появляется, и все, – сейчас вы его видите, сейчас – нет, и правда только в том, что в эту минуту он здесь, а в следующую уже нет, и он больше не вернется – просто уход, скромный и необъявляемый, – отсутствие, становящееся весомым по мере того, как оно длится и длится, – пока, наконец, совсем не придавит. Розенкранц – Мы доставляем Гамлета к английскому королю, вручаем ему письмо, и – что дальше? Гильденстерн – Может быть, в письме что-нибудь насчет нас; тогда есть будущее. Розенкранц – А если нет? Гильденстерн – Трудно сказать – тогда все. Розенкранц – То есть неопределенность? Гильденстерн – Да.

@темы: литература

---

ИОСИФ БРОДСКИЙ
ПИСЬМА РИМСКОМУ ДРУГУ
Из Марциала

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.

Дева тешит до известного предела —
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятья невозможны, ни измена!
___

Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных —
лишь согласное гуденье насекомых.
___

Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он — деловит, но незаметен.
Умер быстро — лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним — легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
___

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники — ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
___

Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела —
все равно что дранку требовать от кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я — не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
___

Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум, — или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
___

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
___

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
___

Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке — Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

март 1972




читает Михаил Казаков

@темы: литература

---

БЕРНАРД ШОУ
про Оскара Уайльда (из литературного портрета)

Общество превозносило его за праздность, жестоко преследовало за аномалию, которую вообще следовало оставить в тени, и в итоге сделало из него героя - люди склонны поклоняться тем, кого они заставили безумно страдать: я много раз говорил, что, если бы доказали, что Распятие - миф, а Христос был приговорен к смерти от ста­рости в комфортабельных условиях, христианство потеряло бы девяносто девять процентов своих приверженцев.

@темы: литература

---

@темы: музыка, литература

---

АРТУР ШОПЕНГАУЭР:
(ну гугл, по крайней мере, говорит, что это его уст дело
в любом случае, образ создается красивый)

"Всякий раз, как умирает человек, погибает некий мир, который он носит в своей голове; чем интеллигентней голова, тем этот мир отчётливее, яснее, значительнее, обширнее, тем ужаснее его гибель".

@темы: литература