[аустерлиц]

СЕРГЕЙ ДОВЛАТОВ ЭМИГРАНТЫ Район Новая Голландия — один из живописных уголков Ленинграда... Путеводитель Солнце вставало неохотно. Оно задевало фабричные трубы. Бросалось под колеса машин на холодный асфальт. Блуждало в зарослях телевизионных антенн. В грязном маленьком сквере проснулись одновременно Чикваидзе и Шаповалов. Ах, как славно попито было вчера! Как громко спето! Какие делались попытки танца! Как динамичен был замах протезом! Как интенсивно пролагались маршруты дружбы и трассы взоров! Как был хорош охваченный лезгинкой Чикваидзе! (Выскакивали гривенники из карманов, опровергая с легким звоном примат материи над духом.) И как они шатались ночью, поддерживая сильными боками дома, устои, фонари... И вот теперь проснулись на груде щебня... Шаповалов и Чикваидзе порылись в складках запачканной мятой одежды. Был извлечен фрагмент копченой тюльки, перышко лука, заржавевший огрызок яблока. Друзья молча позавтракали. Познакомились они недавно. Их сплотила драка около заведения шампанских вин. В тесноте поссориться недолго. Обувь летняя, мозоли на виду. — Я тебя зарежу! — вскричал Чикваидзе. (Шаповалов отдавил ему ногу.) — Не тебя, а вас, — исправил Шаповалов. Затем они долго боролись на тротуаре. И вдруг Чикваидзе сказал, ослабив пальцы на горле Шаповалова: — Вспомнил, где я тебя видел. На премьере Тарковского в Доме кино... С тех пор они не расставались. Дома обступили маленький сквер. Бледное солнце вставало у них за плечами. Остатки ночной темноты прятались среди мусорных баков. Друзья поднялись и вышли на улицу, залитую робким апрельским солнцем. — Где мы находимся? — обращаясь к первому встречному, спросил Чикваидзе. — В Новой Голландии, — спокойно ответил тот. Качнулись дома. Запятнанные солнцем фасады косо поползли вверх. Мостовая, рванувшись из-под ног, скачками устремилась к горизонту. — Ничего себе, — произнес Шаповалов, — хорошенькое дело! В Голландию с похмелья забрели! — Беда, — отозвался Чикваидзе, — пропадем в незнакомой стране! — Главное, — сказал Шаповалов, — не падать духом. Ну, выпили. Ну, перешли границу. Расскажем все чистосердечно, может, и простят... — Я хочу домой, — сказал Чикваидзе. — Я не могу жить без Грузии! — Ты же в Грузии сроду не был. — Зато я всю жизнь щи варил из боржоми. Друзья помолчали. Мимо с грохотом проносились трамваи. Тихо шептались постаревшие за ночь газеты. — Обрати внимание! — закричал Чикваидзе. — Вот изверги! Чернокожего повели линчевать! И верно. По людной улице, возвышаясь над толпой, шел чернокожий. Его крепко держали под руки две стройные блондинки... — Будем тайком на родину пробираться, — сказал Чикваидзе. — Беднейшие слои помогут, — откликнулся Шаповалов. Они перешли мост. Затем миновали аптеку и пестрый рынок. — Противен мне берег турецкий, — задушевно выводил Чикваидзе. — И Африка мне ни к чему, — вторил ему Шаповалов. Друзья шли по набережной. Свернули на людную улицу. Поблескивали витрины. Таяло мороженое. Улыбались женщины и светофоры. — Посмотри, благодать-то какая! — неожиданно воскликнул Шаповалов. — Живут неплохо, — поддакнул Чикваидзе. — А как одеты! — Ведь это — Запад! — Кругом асфальт! Полно машин! А солнце?! — Еще бы! Тут за этим следят! Возникла пауза. Ее нарушил Шаповалов. — Датико, я хочу с тобой поговорить. — И я. — А ты презирать меня не будешь? — Нет. А ты? — Может быть, того... Ну, как его?.. Убежища попросим... Опять же, частная торговля... — Ночные рестораны! — Законы джунглей! — Торжество бездуховности! — Ковбойские фильмы! — Моральное и нравственное разложение! — зажмурился Чикваидзе... Через минуту друзья, обнявшись, шагали в сторону площади. Там, достав из кобуры горсть вермишели, завтракал блюститель порядка, расцветкою напоминавший снегиря.

@темы: литература